Застынет гул на улицах Парижа,
Затихнет говор людных площадей.
Лишь станет менестрелей еле слышно,
Певцов, не чтимых миром за людей.

И в полутьме ночи прозрачно-строгой
Поднимет башни в небо Нотр-Дам -
Господень дом, своим величьем гордый,
Убежище бродяг, великий храм.

И ждут колокола прихода солнца.
Ждут и молчат, сокрытые от глаз,
И свет луны вбивается в оконца,
Красой польстившись внутренних убранств.

И, не пугаясь бликов фонарей,
Кривят химеры морды в вечной скорби,
Ведя свой счет давно забытых дней,
Ведь новый день сильней их спины горбит.

Увековечен в камне храм господень,
И барельефы свой ведут рассказ.
Их замысел, бесспорно, бесподобен
И не лишен приземленных прикрас...

Но вновь галдят на улицах Парижа,
И новый день полон других идей,
А песни менестрелей все же слышно,
Через года, через века, в сердцах людей.